Океан, меняясь ежечасно, дарил путешественникам одну художественную картину за другой. Солнце всходило в сполыхе золотых пожаров, красное с утра, и подымалось в черную тучу. Через золото ее каймы и редких лохм виднелся низ огненного полушара, и океан становился тяжелым, иззелена-черным, как чернила.

Рябь шла по нему слабее, словно ветер не в силах был вздымать эту тяжесть. Местами оставались такие пятна чистой глади, как черные зеркала.

Сносило тучи, и ветер расходился, разводя свободное волнение.

Волны глухо шумели всю ночь. Перед рассветом тончайшие черные облака расположились друг над другом дугами, сплетая как бы волнистые кружева, сквозь которые видно все огромное небо в бледной голубизне и угасающих звездах.

«Диана» вошла во Внутреннее Японское море. Ее обступили волнистые берега с террасами рисовых полей, в зелени растрепанных ветрами сосен, среди которых виднелось множество соломенных крыш.

В подзорные трубы видны гнутые крыши храмов. Множество лодок шло по спокойной поверхности моря во все стороны.

Капитан приказал вызвать японца, бежавшего из Хакодате. Тот вошел в матросской форме, отдал честь и вытянулся. В парике из пакли он белокур и смугл, как переодетый забайкальский казак.

– Где город, Киселев? – спросил его Гошкевич.

Японец поднялся с офицерами на капитанский мостик и показал на гору, одиноко возвышавшуюся на дальнем берегу.

– За этой горой.

– Ты бывал здесь?

– Нет, не был. Но видел на картинах изображение города и пристани, – отвечал японец.

С марса спустился штурманский поручик Елкин.

– Город большой, богатый, в трубу видно, что там начался невообразимый переполох. Вон, смотрите, все суда и лодки как магнитом тянет за коническую гору. За ней находится, видимо, устье реки. По-моему, нас не ждали, и поэтому такой переполох. В городе люди бегут по улице толпами… Да, за горой, видимо, устье реки, и туда во множестве идут торговые суда.

– Кажется, мы пришли в Осака раньше, чем поспели сюда распоряжения из Эдо! – сказал Посьет.

Японец Киселев объяснил, что высокая гора насыпана руками людей. Что реку приходилось углублять, песок из нее всегда вычерпывали и сваливали. За многие сотни лет получилась такая высокая гора. На ней разбит сад из розовой вишни. Заметно было, что обо всем этом японец говорил с гордостью.

– Наша «Диана» – черный корабль. У Перри тоже были черные корабли. Поэтому жители города поняли, что пришли американцы, и все очень испугались. У японцев корабли красятся в белую краску и вообще делаются очень красивыми, – объяснял Киселев.

«Диана» бросила якорь в трех кабельтовых от устья реки. Быстро наступила южная ночь. На берегу зажглось множество огней. Огни двигались по реке, по горе вверх и вниз и по всем берегам.

Утром баркас отвалил от «Дианы». На руле сидел лейтенант Пещуров. Он правил в устье реки, протекавшей по городу и забитой множеством мачтовых лодок. На баркасе адмирал, капитан, Гошкевич, Сибирцев и два десятка матросов. В кильватере идут еще две шлюпки.

Вход в реку перегородила плотная масса лодок. На палубах стоят целые отряды японских воинов в голубых халатах. Черное пламя отражается от лакированных шляп самураев.

На горе и по берегу моря видны солдаты с копьями. На холмах разбиты группы шатров. Всюду лагеря и войска. «Поразительно, как быстро японцы собрали такую армию», – думал Алексей Николаевич.

Близился вход в узкую реку. Берега ее облицованы серым камнем. Крупные плиты уложены друг на друга, и прямо на них, как на фундаментах, построены живописные башни под цветной глазурованной черепицей. Эти башни с многочисленными крышами одна над другой стоят у входа в реку, как два часовых в выгнутых шляпах. Их красные черепицы сияют на утреннем солнце. Форты защищают вход в реку.

У подножия расположилось на лодках японское войско со множеством флагов и значков на высоких древках.

– Войска много! – с сожалением сказал Киселев. – Мы их, наверное, не победим. – Он стал объяснять Гошкевичу, что, судя по знаменам, тут кроме императорских собраны войска разных князей.

– Навались! – приказал Лесовский, и баркас помчался прямо на строй японских лодок.

Японцы двинулись навстречу. Приближаясь, они ставили свои лодки бортами под удар. Пришлось бы разбить борта первой же, которая подвернулась.

– Суши весла… Табань! – раздалась команда, и баркас сразу встал.

– У них тут много народу очень, – по-японски говорил Гошкевичу новый моряк.

Гошкевич, стоя на носу баркаса, спросил, нет ли голландского переводчика. Ему отвечали с лодок по-японски, что переводчика нет.

– А на нэ, – крикнул Киселев, перегибаясь с кормы к ближайшей лодке. Он о чем-то разговорился с солдатами.

Гошкевич написал иероглифами записку и передал ее на большую лодку рыцарю с двумя саблями.

Японцы, увидев на листе прозрачной бумаги написанные умелой рукой иероглифы, стеснились, читая их, а потом с уважением посмотрели на высокого рыжего эбису. [49]

– Надо, господа, уметь и уступать, – сказал адмирал, возвратившись с офицерами на судно.

«Все зря ходим, – думал Алексей Сибирцев. – Сколько опять забот, трудов напрасных. Понесло же нас сюда! Даже не видим ничего. А сколько, наверно, в этом городе интересного, там, за горой».

На судно прибыли чиновники.

– Почему вы собрали такое множество войска, когда мы пришли на одном корабле с небольшой командой? – спросил их адмирал.

Чиновники и переводчики заполнили почти весь салон адмирала.

– Этот порт закрыт для иностранцев. И встречи с нашими послами возможны только в Нагасаки. Ваше прибытие очень обеспокоило наш народ. Поэтому, чтобы успокоить население, мы собрали войска. И мы не можем позволить здесь сход на берег при всем уважении к вам.

Путятин объяснил, что письмо для японского правительства он передал губернатору города Хакодате.

– Мы прибыли сюда, чтобы встретиться здесь с представителями высшего японского правительства и, проникнутые духом благоговения перед святынями Японии, благополучно закончить переговоры, начатые нами в Нагасаки. Мы пришли с дружественными намерениями и не позволим себе никаких враждебных действий. Нам кажется, что вблизи Эдо продолжать переговоры будет трудней, чем вблизи Осака…